Вся сила мира в мусорке!

Потребление является коренным вопросом современного бытия. Кто найдет верное решение, тот и победитель. Америка, видимо, таким рецептом владеет. Иначе не была бы сверхдержавой. В нашем случае велосипед изобретать вряд ли стоит. Все придумали до нас.

Минимум по–американски
Оказывается, все беды мира из–за потребления. И войны, и игры подковерные сильных мира сего тоже от него. Конечно, надо понимать, о чем и о ком идет речь. Одно дело средне-
статистический потребитель Джон из штата Арканзас, другое дело — наша тетя Паша, которая один раз в неделю ходит на базар и покупает просроченные продукты с риском для жизни. И оба в разных концах света нисколько не сомневаются, что живут плохо и жизнь отнюдь не прекрасна.
И вправду, когда это человек был всем доволен, когда хлеб казался вкусным, а жемчуг не мелким? Люди живут хорошо не тогда, когда они живут хорошо. Они в этом мало что понимают. С трудом, громадными огрехами, очень приблизительно они еще в состоянии исчислить прожиточный минимум, но дальше согласия нет. Кто в лес, кто по дрова. Прожиточный минимум, прожиточный максимум, как ни крути, — это все поле экономической и философской фантазии. А те, кто этим занимается, статистики. Именно они подсчитали, что прожиточный минимум в нашей стране ни больше ни меньше 1760 сомов. Такая сумма полагается мифическому человеку, чтобы не умереть с голоду и жить чуть лучше бомжа, питающегося с помойки. Впрочем, не будем о статистике, уподобляться ей — значит лукавить не в меру.
Лучше уж дивиться американцам, тем, кто решил сказать очередное “фе” обществу потребления. В больших городах появились секты религиозного толка. Прихожане, люди с солидными счетами в банках роются, извините, в мусорных баках и ищут себе пропитание. И не потому, что не могут купить гамбургер с привычной колой, а потому что несогласные. С чем? С политикой Буша в Ираке? Нет, боже упаси, они, поди, и Ирак–то на карте не всегда найдут. Не согласны они с тем, что Америка с жиру бесится, а остальной мир от этого очень страдает. Попросту говоря, кусок в горло не лезет, когда дети в бедных странах пухнут с голоду.
Но амерам удивляться себе дороже, свобода и демократия в их понимании могут выражаться и в такой извращенной форме. Дело даже не в них, а в мусоре, в том, что они потребляют. В баках этих — продукты из супермаркетов: салаты, булочки, кексы, икра баклажанная и красная. Словом, все, что душе угодно. Главное, без первичных запахов тления и разложения.
Тамошние рестораторы — не чета нашим. Законы чтут до тошноты. Вышел срок хранения, ни минуты лишней, — полетела икра заморская в мусорный бачок, следом брюссельская капуста, срезанная на полях Орегона, и французская булочка, тающая во рту. На радость чудакам–американцам, любителям мусора, противникам чрезмерного потребления.
И вот ведь невидаль, ну нравится вам булочка из мусорки, бог с вами, ешьте на здоровье, лишь бы нигде не кололо. Так нет же, песни на улице распевают, плакаты вывешивают где ни попадя, дескать, делайте, как мы, ешьте, как мы, не уподобляйтесь зажравшимся буржуа. Шоу, да и только.
Если бы не одно “но” — ряды сторонников “здорового питания” растут с каждым днем. И эти ряды желающих кормиться с помойки пополняют в основном представители среднего класса, есть и из выше среднего. Казалось бы, откуда такая любовь к помойкам у самовлюбленных янки? “Вы часом не идейный?” — впору спросить голосом Кисы Воробьянинова. Но все очень просто — любовь к помойкам прямо пропорциональна любви к голодающим детям Африки. Осоловевшие от 100 сортов колбасы, они почему–то уверены, если на одном конце света начнут меньше есть и пить, то на другом — чернокожим собратьям от осознания этого факта станет сытно и тепло. И счастья будет полные штаны. Вот и роются в мусорных баках не корысти ради, а токмо из любви к ближнему. Отчего и вправду не полюбить того, кого и в глаза–то не видел. Важен ведь поступок, посыл — не хлебом единым жив человек.

Депрессивные уроки
Только тете Паше из Бишкека понять этого не дано. Дескать, чего буржуям не живется и чего им только в голову не взбредет. Не обучена она макроэкономике. Вот и клянет свою распроклятую жизнь, а заодно и верхи, ей не помогающие. Иначе жила бы она так плохо? Плохо, опять же, в ее понимании. С помойки тетя Паша не питается.
В общем, не все так страшно. Вот и великий американский президент Франклин Делано Рузвельт верил, что все в жизни поправимо, “все, чего мы должны бояться, это самого страха”. Не бояться никого и ничего в Америке научились 70 лет назад. Жизнь заставила.
В 1932 году положение США было ужасным: национальный доход сократился в два раза, безработица охватила четверть рабочей силы, 27,5 миллиона американцев вообще не имели регулярных доходов — ни зарплаты, ни пенсий, ни пособий. На гигантских свалках сжигали никем не покупаемое продовольствие. В центре Вашингтона расстреливали из пулеметов голодные демонстрации. 10 долларов были очень большими деньгами.
Не был бы Рузвельт Рузвельтом, если бы не вытащил страну из болота. Много не говорил, к совести не взывал. Просто сделал 10 реальных шагов навстречу народу. Прежде всего дал работу. Нет, не на заводах Форда или Моргана. Направил он безработных на общественные работы. Обустраивать города и села, поднимать инфраструктуру: дороги, связь, речные и водные каналы. Впервые государство (а не частные компании) реально управляло экономикой, того требовала ситуация. И, заметьте, управляло блестяще, и уже к началу 40–х Америка вновь стала сверхдержавой (о чем еще раз напомнила документальная лента, показанная на днях по РТР).
Америке понадобилось не 15 или 20 лет, всего за каких–то 8 страна выбралась–таки из страшного кризиса, который, положа руку на сердце, с нашим нынешним кризисом просто несравним. Вот и гадай на кофейной гуще, кто с жиру бесится, а кто — не очень. И всегда ли богатый человек здоровый, а бедный — несчастный? Все относительно кого–то и чего–то.
Конечно, если бы мы жили в советские времена, то всего вышесказанного было бы достаточно, чтобы в очередной раз заклеймить язвы капитализма. Но сегодня его язвы стали нашими язвами. Поэтому лучше не клеймить, а учиться.
Кто сносил лишнюю пару рубашек, знает чуть больше. Хотя бы в вопросе потребления и перераспределения общественных доходов. В Америке 20 процентов самых состоятельных граждан платят 80 процентов всех налогов. Обратно, в виде социальной поддержки, они не получают ничего. С 20 процентами самых бедных американцев картина иная. Они — главные пользователи различных пособий и дотаций из федеральных и штатных источников, а также льготных кредитов. Вокруг этих слоев общества и разворачивается борьба во время выборов. А копья ломаются все из–за того же потребления. Вопрос стоит ребром: кто кому что должен, кто первичен, а кто — не очень.
Демократы считают, что перераспределение доходов общества ведет к спросу на товары и в конечном результате к подъему экономики. Республиканцы убеждены, что богатые, получив налоговые льготы, не увеличат своего потребления. У них и так все есть. Все побочные, лишние средства пойдут прямиком на инвестиции, больше некуда. Уж кто–кто, а богатые знают, что мертвые деньги — это усыхающие деньги. Правы и те, и другие. Наверное, поэтому президентом страны становится по переменке то демократ, то республиканец. Всегда находят золотую середину. Значит, вопрос потребления для Америки — коренной вопрос жизни, отчего зависит и политическая стабильность в стране. Выходит, она извлекла уроки из Великой депрессии 1932 года — баланс интересов в обществе соблюдать необходимо. Иначе — хаос, гражданская война.
Словом, хочешь жить спокойно, надо делиться с ближними, неимущими. Тогда можно есть хоть с помойки, хоть и вовсе не есть или другим образом самовыражаться и беситься с жиру. Было бы желание. Главное, американцы, на собственной шкуре прочувствовав ту грань потребления, когда и хлеб горек, и жемчуг мелок, нашли для всех рецепт счастья. Пусть и иллюзорного, но все же… Видимо, поэтому пока весь неамериканский мир трясли различные кризисы, все вытрясенное ссыпалось в американскую копилку.
Это я к тому, что каждое общество, как и любой живой организм, нуждается в хорошей встряске, чтобы небо показалось с овчинку. Опустившись на дно, падать дальше некуда. Остается лишь дорога наверх. Впрочем, где наша не пропадала?