Венский променад. Что увидели эксперты на австрийских заводах по переработке опасных отходов и какие выводы сделали
В середине октября государственное предприятие «РосРАО», которое собирается построить в Кировской области завод по утилизации и обезвреживанию отходов 1-2 классов опасности, организовало для экспертов и журналистов технический тур в Австрию. За два дня делегация посетила два завода: промплощадку частной компании Saubermacher, где перерабатываются промышленные сточные воды, и самое крупное предприятие по сжиганию опасных отходов в стране Simmeringer Haide, входящее в структуру государственной корпорации Wien Energie. Поездка, организованная с целью показать, что рядом с жилыми кварталами могут мирно функционировать заводы по переработке особо опасных отходов, впечатлила далеко не всех участников тура. А после увиденного у многих возникло ещё больше вопросов, чем было до этого.
В первый же день пребывания на австрийской земле делегацию в составе экспертов, общественников и журналистов из Кирова, Саратова, Удмуртии, Кургана и Москвы повезли в городок Трофайах, расположенный в живописной долине среди Альп в 200 км от Вены. Автобус долго петлял между аккуратными особняками и альпийскими лугами, на которых пасторально, как в рекламе шоколада «Милка», паслись упитанные коровы, но потом внезапно свернул к железнодорожному тупику и остановился.
Мы не сразу поняли, что уже находимся на производственной площадке: ни высоких сплошных заборов, ни КПП. И только большая красная табличка с надписью Saubermacher (в переводе с немецкого — «чистильщик») подсказала нам, что мы уже на месте.
Альпийский «шоколад»
Saubermacher Dienstleistungs — одна из крупнейших в Австрии частных компаний по переработке всех видов отходов, кроме радиоактивных. В Трофайахе — городке с населением около 11 тысяч человек — находится лишь одна из промплощадок «Чистильщика». Здесь методом физико-химической очистки ежегодно перерабатывают 25 тыс. тонн промышленных сточных вод, большая часть которых относится к опасным отходам.
Нашу делегацию около часа водили по небольшим цехам с пластиковыми и металлическими резервуарами, в которых были налиты всевозможные жидкости, похожие то на борщ, то на кока-колу, то на расплавленный шоколад. Были ёмкости с жидкостями, которые никаких пищевых ассоциаций не вызывали: например, неорганические сточные воды в гигантской металлической бочке по внешнему виду больше напоминали содержимое деревенского уличного туалета.
Кстати, запах на промплощадке мы периодически чувствовали, только когда очередная приехавшая на территорию предприятия автоцистерна сливала своё содержимое в специальный резервуар. В остальное время запах почти не отличался от уличного. Вони, от которой приходилось бы затыкать носы, не ощущалось.
Как рассказал один из управляющих завода Симон Кляйце, на предприятии Saubermacher сточные воды очищают с помощью различных химических веществ и сложной системы фильтров. Чистую воду сливают в канализацию, получившийся твёрдый осадок прессуют, а затем — в зависимости от концентрации в нём вредных веществ — отправляют либо на полигон, либо на сжигание на другой завод.
Телевизионщики «для картинки» попросили одного из рабочих подержать в руках прессованный брусок осадка. Мужчина надел резиновые перчатки и смеясь, взял небольшой кусок шлама, а затем по просьбе оператора сломал его пополам. «Шоколад!» — пошутил кто-то из россиян. «Шоколад, йа!» — улыбнулся в ответ сотрудник завода.
На Saubermacher сточные воды с высоким процентным содержанием тяжёлых металлов ещё до очистки разделяются по разным резервуарам, чтобы потом из получившегося осадка можно было выделить цинк, медь или прочие ценные вещества. Правда, самим извлечением металлов на этом заводе не занимаются: получившийся осадок отправляют на другие предприятия Австрии или Германии (Германия, как мы позже поняли, вообще принимает практически любые отходы, которые Австрия не может использовать или переработать сама).
Нам показали диспетчерскую, из которой управляется весь завод, после чего Симон не без гордости заявил, что на линии очистки сточных вод работает всего четыре человека, а рулить процессом можно даже из дома с планшета.
На вопрос, кому пришло в голову строить предприятие по переработке опасных отходов в почти курортной зоне среди Альп, проектировщик предприятия Вальтер Шарф объяснил,что местные природные красоты в расчёт как раз не брались. На первом месте была производственная необходимость: в паре километров от Трофайаха находятся железные рудники, а в соседнем городе Леобен расположено сталелитейное и прокатное производство международной компании Voestalpine. А всё, что связано с металлом, имеет очень грязные сточные воды. Поэтому место для их очистки было выбрано довольно просто: на площадке в непосредственной близости от предприятий, где уже были подъездные пути — автомобильная и железная дорога.
Мы заглянули за забор Saubermacher со стороны железнодорожного тупика. Жилые дома подступали практически вплотную к заводу — до них было от силы 100-150 метров.
Как позже рассказал Вальтер Шарф, изначально объект возводился на некотором удалении от жилых кварталов, но постепенно коттеджи стали строиться всё ближе к предприятию. В Австрии отсутствует понятие санитарно-защитной зоны, поэтому ничто не мешает бургомистру Трофайаха выдавать разрешения на строительство прямо на подступах к заводу. И судя по всему, желающие находятся.
Большая печка
Завод Simmeringer Haide в промышленном районе Вены, который нам показали на следующий день, отличается от «Чистильщика» и масштабами, и технологиями, и видами перерабатываемых отходов. Общая мощность предприятия — 465 тыс.тонн в год, из них 250 тыс. — это твёрдые осадки всё тех же сточных вод, 125 тысяч — промышленные (в том числе опасные) отходы, и 90 тысяч — бытовой мусор, который здесь используется в качестве топлива для сжигания отходов более высокого класса опасности.
В начале экскурсии нам, как и в Трофайахе, не выдали ни спецодежды, ни масок. Только строительные каски. Необходимость касок объяснили проходящей на предприятии реконструкцией: уже около четырёх лет Simmeringer Haide переводит свои линии с аэробной технологии (сжигание с использованием воздуха) на анаэробную (сжигание в безвоздушном пространстве). Делается это, чтобы уменьшить количество органических примесей в шлаке, образуемом после сжигания, и тем самым расширить возможности его дальнейшего использования.
На заводе для каждого вида отходов на основе химического анализа при поступлении составляется так называемое меню на сжигание, где расписывается, в каких объёмах и при какой температуре они будут сжигаться. Учитывается теплоёмкость каждого вида отходов и содержание в них вредных веществ.
Радиоактивных отходов, к слову, здесь боятся, как чумы. Австрия в своё время тоже пострадала от Чернобыля: после аварии на украинской АЭС в некоторых австрийских землях выпали радиоактивные осадки. Поэтому на въезде на каждое предприятие, которое занимается утилизацией отходов, установлены специальные датчики, которые реагируют даже на мельчайшие радиоактивные частицы пыли. Если вдруг кто-то из поставщиков решит отправить на завод радиоактивные отходы, этот номер не пройдёт, уверяет проектировщик заводов Вальтер Шафт: тут же будет вызвана бригада специалистов-атомщиков, а транспорт конфискован.
На Simmeringer Haide шесть линий сжигания. Четыре из них представляют собой котлы с кипящим слоем песка, который нагревается до температуры 900 градусов и при подаче воздуха приобретает свойства жидкой среды. В трёх таких печах сжигают осадки сточных вод, в четвёртой — бытовые отходы: стекло, керамику, пищевую упаковку, алюминиевые банки.
Две другие сжигательные линии — с вращательными печами — устроены более сложно, но, как отмечают специалисты завода, с точки зрения экологии — более оптимально. Они предназначены для жидких, твёрдых и пастообразных промышленных отходов. Сжигание происходит в наклонной трубе из огнеупорной стали при температуре от 600 до 1000 градусов. Полученный шлак охлаждают, а потом прогоняют через камеру дожига, где при температуре 1150 — 1200 градусов в течение двух секунд сгорают уже те субстанции, которые не сгорели раньше, в том числе токсичные диоксины и фураны.
Дальше подсоединена система котлов: здесь производится пар, который идёт на производство электроэнергии и тепла. А затем следует многоуровневая система очистки, которая занимает около трети площадей завода. Она призвана нейтрализовать все негативные последствия охлаждения дымовых газов: уловить вновь «восставшие из пепла» диоксины и фураны, отфильтровать тяжёлые металлы, задержать пыль, оксиды серы и азота. В качестве основных фильтрующих веществ специалисты назвали гипс и активированный уголь.
Объёмы выбросов тут не скрывают. Показатели с датчиков на трубе транслируются на сайте завода в режиме онлайн: они в разы меньше утверждённых австрийских и европейских пределов. При этом самое значительное внимание здесь уделяют вовсе не диоксинам (которые в России, пожалуй, больше всего на слуху), а выбросам оксида азота, тоже весьма токсичного вещества, негативно влияющего на органы дыхания человека. Для нейтрализации этих выбросов построена «новейшая каталитическая установка», которая позволяет дымить в атмосферу «всего как три грузовика», а данные по выбросам оксида азота вместе с угарным газом замеряются на выходе из трубы круглосуточно. Для сравнения: на диоксины воздух и почву тут проверяют всего два раза в год. А на вопрос, сколько же предприятие их выделяет, уклончиво отвечают: в 120 раз меньше, чем на кончике сигареты.
Как правило, при сжигании отходов их масса уменьшается на две трети, а объём — в 10 раз, говорят специалисты Simmeringer Haide. Что касается золы и шлака, получившихся в результате сгорания, то они, по утверждению руководства завода, в основной своей массе идут на полигоны в пригороде Вены. Остальные 8% — в основном это зола из вращающихся печей и твёрдый осадок сточных вод с повышенным содержанием тяжёлых металлов — отправляются в Германию, где их используют для укрепления шахт и штолен.
Нужна не энергия, а рециклинг
Осмотревшие оба завода специалисты весьма сдержанно оценили представленные технологии, которые «РосРАО», по его собственному заявлению, намерено применить на четырёх бывших объектах по уничтожению химоружия, в том числе на объекте «Марадыковский» в Кировской области. Все они, как один, заявили, что ничего принципиально нового на презентованных предприятиях не увидели.
Так, химик-технолог, эксперт по экологическим правам Совета по правам человека при президенте РФ Елена Есина оценила завод по переработке сточных вод в Трофайахе как «хороший советский цех по нейтрализации отходов, которые у нас были раньше».
Председатель комиссии по экологии и природопользованию Общественной палаты Кировской области, профессор ВятГУ Тамара Ашихмина тоже заметила, что подобные очистные сооружения давно действуют в России на промышленных предприятиях различного профиля, а на некоторых промплощадках они даже совершеннее, чем в Австрии.
— Принцип везде один: стоки очищают, чистую воду сбрасывают, а осадок везут на полигон. У нас каждое предприятие по такой технологии действует, — отметила она. — Самым передовым примером в этом плане у нас является Завод минеральных удобрений в Кирово-Чепецке. У них замкнутый цикл, они очищают сточные воды различными химико-физическими методами и запускают их обратно в производство. Но вот то, что в Австрии очистка разных сточных вод происходит на одном предприятии — это было для меня ново. В этом случае получается более комплексная и совершенная очистка, так как поставлены дорогие хорошие фильтры — адсорберы, мембраны. И проконтролировать качество очистки легче, когда всё это в одном месте. Да и многим предприятиям проще сдать за небольшие деньги свои сточные воды, чем налаживать эту систему самим.
Второй завод — где была представлена технология сжигания отходов — вызвал куда более противоречивые отклики. Эксперт в сфере экологии ОПКО, инженер ВятГУ Александр Тимонов назвал целесообразным совмещение процессов утилизации опасных отходов и бытовых отходов на одной площадке, так как это позволяет экономить на топливе.
Аналогичное мнение высказала и Тамара Ашихмина, однако при этом она заметила, что в России реализовать аналогичный проект будет сложно, так как на федеральном уровне уже созданы два оператора — по обращению с опасными отходами и обращению с бытовыми отходами, а это значит, что уже сверху этот процесс разделён и выполнять утилизацию опасных отходов и ТКО будут разные службы.
Эксперт в области обращения с опасными отходами Виктория Маркова, соавтор доклада «Обращение с отходами I и II классов опасности: текущая ситуация и перспективы» экологического объединения «Беллона», заметила, что сжигательный завод в Вене не подходит для «Марадыковского» по своей технологии, поскольку нацелен на производство энергии и тепла, что для Кировской области не так актуально. Перед «РосРАО» же стоит задача подобрать максимально безопасную технологию для обезвреживания опасных отходов. То есть цели двух предприятий — в Вене и в Кировской области — разные.
Она также обратила внимание на то, что в России в списке особо опасных отходов есть такие, которые на заводе типа Simmeringer Haide не принимают, так как не могут их сжечь.
— В ходе нашей экскурсии по предприятию выяснилось, что если доля кадмия в отходе достигает 20%, то от такого отхода они уже откажутся, иначе им придётся довести температуру в печи до 3000 градусов, а это невозможно. А в России в нашем списке есть такой отход, где кадмия больше 15%. Получается, что у нас есть определённый ряд отходов, для которых эта технология не подойдёт, — заключила она.
При этом эксперт отметила, что несмотря на традиционно негативное отношение к сжиганию отходов в нашей стране, уничтожать какую-то их часть термическим путём всё равно придётся, потому что иначе их никак не переработать. Просто количество отходов, идущих в печи, нужно всеми возможными способами минимизировать.
С Викторией Марковой согласны Тамара Ашихмина и Елена Есина. На венском мусоросжигательном заводе они не увидели «выстроенного вектора на возвращение вторичных материальных ресурсов».
— У них два основных продукта — тепло и электроэнергия, и не очень понятно, по каким тарифам эти продукты могут отпускаться в наших российских реалиях, — пояснила эксперт СПЧ. — Нам нужен экотехнопарк, то есть такая технологическая сборка, которая позволяла бы делать максимально глубокую переработку, выбрать максимальное количество фракций на первом этапе, затем различными технологическими приёмами извлечь вторичные материальные ресурсы, а уже то, что совсем не подлежит переработке и захоронению, можно сжечь, и то очень аккуратно.
«Хвосты» никуда не денутся
Знакомство с австрийскими заводами подтвердило и другие опасения экспертов, в частности, то, что «РосРАО» сможет наладить в «Марадыковском» безотходную переработку отходов 1-2 классов опасности и обойтись без полигонов. На обоих предприятиях образуются так называемые хвосты — зола, шлак или твёрдый осадок с низким содержанием полезных компонентов, которые отправляются либо на полигон, либо в Германию.
— «РосРАО» говорят, что у них не будет отходов. Я этого никак не могу понять. Даже у сточных вод есть отход, а тем более у твёрдых отходов. Те же металлические корпуса от трансформаторов — куда они будут их девать? Это же всё равно пойдёт в отход, его надо будет где-то хранить, — недоумевает Тамара Ашихмина.
В безотходное производство не верит и директор филиала «Центра лабораторного анализа и технических измерений по Кировской области», член экспертной группы по «Марадыковскому» Виталий Пересторонин. По его словам, концепция «Ноль отходов» — это лозунг, к которому все должны стремиться, но в реальности такого нет.
— Сами австрийцы говорят, что из 100% отходов остаётся 10% по объёму и 30% по весу. Я был на мусоросжигательных заводах в Германии и во Франции — там та же история, везде образуется какое-то количество золы и шлака, которые они вывозят на захоронение. Потому что те же ценные металлы в шлаке извлечь полностью нереально, это просто нерентабельно. Такого в мире нет, и всё перевести в товарный продукт сложно, — пояснил он.
В «РосРАО» же говорят, что обещали обойтись без строительства новых полигонов, а не без отходов вообще. По словам начальника управления по коммуникациям компании Дениса Плещенко, будут применяться два подхода, но оба будут по сути завершаться в одном месте — на полигонах ТКО.
— Эксплуатация и рекультивация полигонов ТКО требует пересыпного материала. И в этом качестве могут быть использованы вот эти соли, которые образуются в результате переработки, они в принципе являются отходами 4-го класса опасности, то есть фактически малоопасными. Их можно даже продать за цену перевозки, условно говоря, — рассуждает он. — А то, что мы не сможем перевести в хозяйственный оборот, будет направляться на уже созданные полигоны.
На вопрос, где именно располагаются полигоны, на которые «РосРАО» собирается везти шлам и золу от переработки опасных отходов, Плещенко ответил уклончиво:
— Будь то Кировская область или какая-то ещё. Скажем так, нам не нужно для этого создавать новый полигон. В случае необходимости мы будем использовать уже существующие.
Смогут ли ныне существующие полигоны ТКО принимать дополнительные отходы, которые по факту являются бытовыми и которые ранее не были учтены в территориальной схеме, представитель «РосРАО» не уточнил.
Тема диоксинов не раскрыта
У специалистов остались сомнения и относительно безопасности презентованных на австрийских предприятиях технологий. Эксперт Виктория Маркова говорит, что сжигающий опасные отходы завод Simmeringer Haide в целом произвёл благоприятное впечатление, однако чтобы убедиться в том, насколько действенны системы фильтрации предприятия и безопасны его выбросы, нужно изучать документы и технический регламент, а не визуально оценивать дым из трубы. Более того, по её словам, нужно знать себестоимость системы очистки: не факт, что российская сторона сможет себе такую позволить.
Профессора ВятГУ Тамару Ашихмину смутило, что австрийское мусоросжигательное предприятие мало внимания уделяет мониторингу содержания диоксинов и фуранов в окружающей среде.
— На их заводе отслеживают в основном общепромышленные загрязнители — угарный газ, оксид серы, оксид азота. А диоксины и фураны — это очень своеобразные вещества, и я не уверена, что они задерживаются на их фильтрах. Их концентрации настолько малы, что их порой не контролируют. То есть постоянный мониторинг на специфические загрязняющие вещества их специалисты не проводят, видимо, считая, что их может быть малое количество. Но дело в том, что это малое количество оказывает гораздо большее воздействие на окружающую среду и здоровье населения, чем общепромышленные загрязнители. И это тоже серьёзно смущает, — призналась Тамара Яковлевна.
А вот Елену Есину больше озаботила частота замеров, проводимых на Simmeringer Haide.
— Диоксины коварны тем, что они рекомбинируются при падении температуры, — заметила она. — Я не уверена, что этот вопрос у них полностью решён. И мне не нравится их система мониторинга по диоксинам два раза в год и то, что почвы на диоксины они контролируют только на территории промплощадки.
В то же время, как отмечает директор филиала «ЦЛАТИ» Виталий Пересторонин, существующие предприятия по сжиганию отходов в Кировской области обязаны «проверяться на диоксины» ещё реже — раз в пять лет. Поэтому европейскую систему мониторинга он считает всё-таки более жёсткой.
— Надо просто, чтобы система контроля была отлажена, чтобы была хорошая лаборатория, и не только на самом объекте, — подчеркнул он. — У нас на диоксины проверяет только Москва и Казань. Мы как лаборатория, которая работает в Кирове в составе Росприроднадзора, не имеем оборудования по анализу диоксинов. Поэтому нужно ставить вопрос о том, чтобы параллельно с объектом шло оснащение надзорной лаборатории — чтобы не получилось так, что завод в части диоксинов контролировал сам себя.
Есть ли технологии в родном Отечестве
Разделились мнения экспертов и относительно того, стоит ли в сфере обращения с отходами 1-2 классов опасности перенимать европейский опыт или лучше обратиться к отечественных технологиям. В «РосРАО» сообщают, что собираются использовать на объекте три технологии, две из которых — линии по сжиганию и демеркуризации — будут немецкими и шведскими соответственно, а вот в оборудовании линии физико-химической очистки рассчитывают на помощь Российского химико-технологического университета им. Менделеева. Оснащать завод только отечественным оборудованием корпорация не собирается. Говорят, российские разработки есть только на бумаге, а действующих, зарекомендовавших себя технологий нет. И вкладываться в их разработку «РосРАО» не готово — нет на это времени: в 2023 году завод по всем планам уже должен работать.
Эту позицию в целом поддерживает Виталий Пересторонин. Он отметил, что европейские заводы работают уже десятки лет, их технологии испытаны временем. Не все они отвечают российским нормам и требованиям, однако некоторые наработки, например, в сжигании, можно было бы использовать и в России.
— Там такие системы автоматики! В диспетчерской завода 60-70 компьютеров — я такого не видел. На мусоросжигательном заводе в Москве, где я был, 10 компьютеров, не больше. Это всё нужно брать и применять, — уверен он. — А что касается отечественных разработок, конечно, этим надо заниматься, но поскольку сроки жёсткие поставлены — сейчас что-то искать, тестировать и экспериментировать, ставить какую-то сырую технологическую линию, которая будет постоянно ломаться и давать сбои, я бы не рекомендовал.
Председатель правления экологического правозащитного центра «Беллона» и член Общественного совета «Росатома» Александр Никитин, тоже побывавший с делегацией на австрийских предприятиях, заметил, что у него пока нет мнения, какие именно технологии следует взять для «Марадыковского».
— Надо понять, что в результате той или иной технологии мы получим в плане выбросов, сбросов, остатков и так далее, насколько она функционально может быть опасна для окружающей среды, — прокомментировал он. — Я не согласен с тем, что западный опыт нам не подходит. Потому что можно, конечно, тратить деньги и изобретать велосипед, который уже давно изобретён на Западе. А можно посмотреть те технологии, которые есть за рубежом, сравнить с теми технологиями, которые есть у нас, и принять решение.
Елена Есина отметила, что в сейчас более прогрессивными в сфере сжигания отходов являются корейские технологии, да и в России есть много наработок в области обращения с отходами, но российскому производителю тяжело продраться сквозь бюрократические барьеры, чтобы изобрести и внедрить что-то своё.
— Самый главный плюс в том, что технологии, оборудование для которых производится в России, учитывают российские реалии и заточены под наши нормативы, — подчёркивает эксперт СПЧ. — Кроме того, многие из них настроены на извлечение полезных фракций, то есть они одновременно и природоориентированные, и рентабельные. В Санкт-Петербурге, например, есть неплохие технологии по извлечению металлов. А если мы всё-таки настроимся на импортные технологии, тогда нужно говорить о том, чтобы до 80% оборудования на этих заводах производилось на территории РФ.
Тамара Ашихмина тоже уверена, что следует изучить не только зарубежные, но и российские наработки по утилизации промышленных отходов.
— Отечественный опыт практически не изучен и данные не собраны. Хотя есть технологии по рециклингу, по выделению таких ценных металлов, как алюминий, ванадий и других, — замечает она. — Слишком скоротечно идёт решение этой проблемы, а надо подходить более взвешенно. Если уж мы столетиями накапливали эти отходы, то, наверное, выбирать технологию нужно не за 2-3 месяца, а дать хоть какое-то приемлемое время для того, чтобы изучить, что у нас имеется и что из этого наиболее эффективно, надёжно и экологично.
Фото: Свойкировский.рф
Автор: Елена Жолобова
